Я ощущал приближение депрессии. Денег не было. Были кое-какие друзья. В Голливуде очень удачливые режиссеры дружат с очень удачливыми режиссерами, менее удачливые — с менее удачливыми, а полные неудачники — только с полными неудачниками: никаких иных друзей у них быть не может. У меня было несколько друзей, таких же полных неудачников. Мы пили, встречались, устраивали пати, вечеринки. Было интересно, весело, по советским меркам роскошно — у всех были дома, виллы, но работы ни у кого не было, и перспективы не обнадеживали. В этой компании я встретился с Джерри Шацбергом. Джерри после своего замечательного фильма «Пугало» с Джином Хэкменом и Аль Пачино сделал пару неудачных фильмов — больше с ним уже никто не хотел работать. Был Монте Хеллман, очень интересный режиссер, в свое время открывший Джека Николсона, снимавший многих прославленных звезд. Про него говорили, что он проклятый: его прокляла брошенная жена и с тех пор он не мог получить работу.
Благодаря дружбе с Томом Ладди, а через него — с Копполой и сан-францисской киноколонией у меня был более широкий круг общения. Но с работой по-прежнему не получалось. Я зарабатывал фарцовкой — каждый раз, наведываясь в Москву, привозил две большие трехкилограммовые банки черной икры и продавал ее. Иногда удавалось протащить икру мимо рентгеновских камер, иногда — запастись письмом, что икра нужна для фестивального приема. Шесть кило икры можно было продать за шесть тысяч долларов. Моими клиентами были Милош Форман, Барбра Стрейзанд. Конечно, неудобно было говорить, что это я торгую икрой, — говорил, что вот, приехал приятель, у него есть икра, не надо ли? Иногда отвечали, что три кило — это уж слишком много. «Ну а сколько вы хотите?» — спрашивал я. Фасовал, отвозил. Надо было жить.
В Москву я ездил не часто, но на пять-шесть месяцев мне этих денег хватало. На тысячу долларов в месяц можно было жить — очень скромно, конечно. Я снимал маленькую комнатку, не в Лос-Анджелесе, а за чертой города, ходил в одних и тех же джинсах, купил старую машину. Жить было интересно, я был очень счастливым человеком. Но ощущение замечательной свободы сменялось приступами депрессии. Меня не заботило то, что обо мне говорили в России — предал родину, опозорил высокое звание советского художника. Просто вдруг становилось жутко, что я, имеющий столько идей, умеющий снимать фильмы, сижу без дела. А время шло... Но когда проходило отчаяние — снова возникала надежда.
Мне нравилось калифорнийское солнце, ветер, океан, новые знакомства. Я чувствовал себя таким молодым! Мне было все внове, всему надо было заново учиться — языку, умению себя продавать. Учиться другой жизни. Это давало огромные силы. По натуре я человек любознательный. Учиться мне было интересно. Я жалел, что уехал в сорок три года. Надо бы на десяток лет раньше.
© А.С. Кончаловский "Низкие истины"